30o
…В то далекое время—30-е годы прошлого века,—когда в набор шёл очередной рассказ Михаила Зощенко, типографские рабочие получали такой заряд спинального тонуса, ухахатываясь до свода скул, что их «оджас», пиковая энергия, позволял регенерировать вкус будущих «строителей коммунизма» к жизни на целую неделю вперед…
Зощенко—от слова «зодчий»?
А ведь все юмористические новеллы Михаила Михайловича вовсе не были так идеологически инфантильны. От иной его сатирической миниатюры порой вдруг хотелось, сдержав спазм, спонтанно и всхлипнуть. И, наверное, это вовсе не ошибка, что целый пласт его рассказов вышел под обложкой сборника «О трагическом»…
В советской литературе, пожалуй, трудно отыскать другого такого писателя, который, следуя в фарватере великой тени Николая Васильевича Гоголя, так беспощадно линчевал бы невежество, бытовую мерзость, жестокость, мелочную жадность, животную похоть, затмевающую все идеалы христианской морали корысть…
Его рассказы раздергивали на крылатые цитаты, многие эстрадники охотно «возделывали» на ниве зощенковских новeлл скетчи и шутливые репризы…
Доходило и до абсурдных ситуаций. Вагоновожатые Ленинграда ничтоже сумняшеся часто так объявляли очередную остановку: «Улица Зощенко Росси» вместо «Зодчего Росси»…
Справедливости ради отметим, что родовая фамилия Михаила Зощенко действительно простирала свои корни от слова «зодчий», ибо предки сатирика в трех поколениях значились как архитекторы и художники.
Зададимся вопросом: откуда же в характере этого высокоталантливого человека смесь, кажется, вовсе несовместимого: невероятно колючего ощущения трагического одиночества в необозримом болоте бытового маразма и зажигательного юмора, рассчитанного на безусловное восхищение рассказами Зощенко всеми слоями социума Страны Советов—от банщика до банкира…
Помимо совершенно не поддающегося дешифровке генного фактора, многие реалии детства Миши Зощенко, конечно же, способствовали тому, чтобы в его характере на всю жизнь в симбиозе невообразимым оксимороном сочетались меланхолик и воинствующий холерик…
…Он родился 125 лет назад в Санкт-Петербурге в интеллигентной семье. Отец—художник, полтавский дворянин, мать—потомственная дворянка, актриса, сочетавшая служение сцене с публикациями забавных рассказов. Пикантная деталь: на фасаде здания Музея Суворова в северной столице на мозаичном панно, выполненном некогда отцом писателя, в левом углу угадывается маленькая елочка. М. Зощенко в одной из автобиографий написал: «Нижнюю ее ветку сделал я. Она получилась кривая, но папа очень был мною доволен…»
А вот со своей мамой необычайно нервный, впечатлительный мальчик не находил общего языка. Она была подвержена истерикам и считала себя глубоко несчастливой в браке. Однажды она сказала сыну: «У твоего отца закрытое сердце, он никого не любит…»
Миша робко ломким голосом спросил: «Значит, и у меня закрытое сердце? И я стану таким же?» На что мать ответила: «Да»…
С этим ощущением зашоренности и сердечной боли маленький Зощенко пережил скорую смерть отца, плечо которого на глазах у ребенка мать-шизофреничка колола иголкой, говоря: «Это всего лишь у папы летаргический сон…»
Ужас от увиденного и пережитого в детстве он пронесет через всю свою жизнь с неутолимым желанием когда-нибудь избавиться от гнетущего душевного одиночества, что придавало всему его литературному творчеству сложное сочетание смеха сквозь слезы…
После окончания гимназии Михаил выбрал было юридическую стезю, но его отчисляют из университета за неуплату взносов. А с началом Первой мировой войны он записался вольноопределяющимся—юнкером рядового звания. Его ратная карьера за всего лишь четыре года военных действий была поистине стремительной. Штабс-капитан М.М. Зощенко, награжденный за отменную храбрость на полях сражений пятью орденами, был 9 февраля 1917 года отчислен в резерв. Причина—порок сердца в результате германской газовой атаки в июле 1915 года.
Революцию Михаил Зощенко встретил одобрительно, некоторое время даже занимал престижную должность начальника почт и телеграфов и был комендантом почтамта Петрограда. Но на одном месте не задерживался. Где только и кем он не подвизался! Пробовал силы секретарем суда, инструктором по кролиководству и куроводству, служил милиционером, счетоводом, телефонистом, агентом уголовного розыска, делопроизводителем, столяром, следователем, сапожником, наконец, контролером на железной дороге…
Именно здесь в середине 1914 года он как-то «притабанил» в тамбуре вагона целую семью цыган-безбилетников, направляющихся из Москвы в Воскресенск. Золотозубая визгливая бабка стала его отговаривать от штрафа: «Знаешь, касатик, давай-ка я лучше тебе погадаю!»
И он согласился. Старуха сразу же «глянула в корень»: «В твоем роду колдунья видится. Болеть головой будешь в расцвете славы. А еще—людей смешить будешь и мундир наденешь…»
…Михаил тут же припомнил один давний разговор с отцом о том, что его прабабка лечила людей травами и наговорами. Выходит, права оказалась эта «русска рома»…
С тем он и отпустил восвояси безбилетную цыганскую ватагу…
Корнеевское благословение
…К системному занятию «юморной литературой» Михаил Зощенко пришел вообще-то случайно. Он работал хлебопеком в лавке на Бармалеевой улице в Петрограде и в самом начале 1920 года повстречался здесь с Корнеем Чуковским. «Грустному сказочнику» как-то сразу приглянулась эта «родственная душа»—с виду молчаливый смуглый человек, который на удивление смешно прокомментировал очередное постановление горсовета в сфере антиалкогольной политики.
«Как бороться с пьянством?—спросил Зощенко без тени улыбки. И сам тут же ответил:—А надо ликвидировать закуску!» И ловко сбросил с прилавка на поддон румяную французскую сайку…
В ходе короткой беседы Корней Иванович узнал, что этот неофит ударного труда на хлебобулочном поприще, оказывается, пишет детские рассказы. Правда, пока в стол…
Чуковский, уже уходя с покупкой, остановился на пороге и сказал: «А знаете, заходите-ка, братец, ко мне, в Литстудию при издательстве «Всемирки». Потолкуем…» И назвал адрес.
Прошло совсем немного времени, и читатели «Крокодила» на страницах журнала обнаружили рассказы необычайно забавного собеседника, в уморительно смешных героях-обывателях которого они, иногда и со стыдом, узнавали себя, друзей, знакомых в самых… нет, не невероятных, а вообще-то в очень правдоподобных житейских ситуациях, рожденных убогой моралью мерзостного быта…
…О том, что ему предначертана особая дорога в мире искусства, Михаил Зощенко, помимо запавших в память слов старой цыганки, знал и от бородатого мадьяра-гипнотизера, который в 1916 году остановился в номере гостиницы одного провинциального городка, где квартировала гренадерская часть, в которой служил будущий знаменитый российский сатирик.
Компания вконец распоясавшихся от скуки и пунша вояк нагло вломилась в номер заезжего чревовещателя, однако тот решительно попросил их убраться. Зощенко уже стоял на пороге, когда постоялец тронул его за рукав кителя и сказал: «Вы, молодой человек, вижу, склонны к искусству. Дерзайте! Скоро о вас узнает вся Россия! Вы будете купаться в славе…» И, помолчав, он добавил: «Кончите, впрочем, плохо».
Всё в жизни Михаила Зощенко так последовательно и сбывалось. Признание пришло. Фанаты присылали ему пачками письма. Они искали встречи с ним, хотя Михаил Михайлович был нелюдим, делая, впрочем, исключение для боготворивших его представительниц слабого пола, которым он любил «назначать уединенцию». Четко, к слову, зная, что почти всегда ему будет обеспечена победа.
Он был по жизни очень красивым мужчиной: смуглый, черноокий. Ему нравилось тратить деньги на мебельный гарнитур в стиле Людовика XVI, ковры, редчайший китайский фарфор, на пальмы в прихожей своей роскошной квартиры, которую он превратил в райский уголок для жены, Верочки Кербиц-Кербицкой. Ей, впрочем, он изменял направо и налево, с виноватинкой в голосе признаваясь друзьям: «Я, конечно, немного шлюха…»
Крымские «каникулы»
…Как-то Корней Чуковский записал устный рассказ Михаила Зощенко о его гламурной «партизанщине» в Крыму в годы юности. Вот о чем в порыве откровенности поведал автору сказочного «Бармалея» знаменитый повеса-юморист: «Это было в конце мая 1935 года. Случился у меня роман с одной привлекательной дамочкой. Но предстояло вести дело очень осторожно: у нее были и муж, и грозный ревнивый любовник. Встал вопрос: где встречаться? Решили, что я приеду в Ялту и на главпочтамте меня будет ждать ее письмо с указанием адреса гостиницы в Севастополе. Там-то мы с ней и «ушли на каникулы» в доме № 7 по проспекту имени Фрунзе, в гостинице «Северная», позабыв обо всем на свете на целых 24 часа…»
Это был, как говорится, первый тогда амурный повод для встречи Зощенко с нашим городом… То есть в самый разгар того периода в жизни сатирика, о котором Вл. Маяковский шутливо сложит потом озорное двустишие:
И рисуется её глазам уж,
Что она за Зощенко выходит замуж…
…Уже в октябре того же 1935 года состоится и второе свидание Михаила Михайловича с Севастополем. Он остановится у нас в той же гостинице. Однако на сей раз белокаменный легендарный красавец-город у моря его интересовал уже по совершенно иным причинам. Сюда писатель приехал, вспомнив былые навыки следователя, чтобы «разродиться» потом, в середине 1936 года, прекрасным историческим очерком «Черный принц»…
Балаклавский сыск
И по сей день это редко нынче переиздающееся произведение таит в себе печать почти разгаданной тайны и актуальность одного очень даже интересного вопроса, который так и не снят поныне. Дело в том, что, скорее всего, в 1934-1935 годах писатель, готовясь к севастопольской встрече с «Черным принцем», перелопатил горы специальной литературы, в том числе обращаясь ко многим английским и русским старинным источникам. И пришел к абсолютно четким выводам, опираясь на методику следовательской работы. Первое—он лишь на 35 процентов допускал гарантию того, что фрегат «Принц» лежит, расколотый на сотни фрагментов, именно там, где это принято сейчас считать. Второе—на 95 процентов Зощенко был уверен в том, что на «Принце» не было и намека на «золотые» бочонки—жалованье для союзнической армии.
В то же время он очень близко подошел к другой весьма любопытной мысли. Цитируем: «В старинной печати мы всюду читаем, что «Принц» вез ценный груз, но то, что было золото, не указывается».
Итак, ценный груз… Да, он, кажется, действительно был. Остается только сожалеть, что Михаилу Зощенко в его «следовательские» тенеты не попала крохотная архивная заметочка в отечественной «Северной пчеле» за 1854 год (№ 275). В ней абсолютно бесстрастно сообщалось о том, что «Принц» вез секретный водолазный аппарат, предназначенный для подрыва парусной русской эскадры, затопленной при входе на Севастопольский рейд.
Что ж, при таком раскладе всё теперь мгновенно становится на свои места. А водолазный аппарат или даже мини-подлодка, оснащенная пороховыми огнеметами, могли в то время быть не только лишь плодом смелого воображения. Подобные конструкции стали строить голландцы еще в первой трети XVII века, затем в 1775 году американец Бушнель, используя сжатый воздух, достиг на своем «потаенном судне» скорости 1 км в час…
Но невиданный шторм 14 ноября 1854 года похоронил у устья Балаклавской бухты тридцать судов и… английского военного инженера Инглиса с его «секретным подводным аппаратом». Как знать, что предстояло бы испытать защитникам Севастополя, если бы подводные огнеметы распахали огромную брешь в сомкнутых корпусах потопленных на рейде русских кораблей…
…Именно во всех этих нюансах и пытался разобраться Михаил Зощенко, когда 27 октября 1935 года подошел в Балаклаве к зданию на набережной Назукина, 3, туда, где располагалась в бывшем «Гранд-Отеле» водолазная школа ЭПРОНа. Первым делом Зощенко встретился с военным комиссаром школы Степаном Яковлевичем Шахом. Договорился с ним, что на спасателе «Шахтер» завтра выйдет в море, к подножию генуэзского замка, где в 1925 году были обнаружены якобы останки фрегата «Принц», безжалостно некогда разбитого невиданной бурей.
Все два последующих дня писатель набирался новых и новых впечатлений. Встречался с людьми—очевидцами пресловутой японской экспедиции в начале XX века. Изучал документы, которые легли в основу будущего музея ЭПРОНа. Просто дышал воздухом некогда разразившейся в этих местах морской трагедии. И в итоге провел собственное «дознание», с выводами которого мы уже знакомили читателя выше…
Вторая «газовая атака»
…Его жизнь на пике всенародной славы, перемежаемая скоротечными романами с «дамами полусвета», командировками, встречами с читателями на различных литературных междусобойчиках, в 1946 году была как бы остановлена на всем скаку. Дело в том, что в течение последних десяти лет Зощенко писал, по его же словам, «книгу всей своей жизни», совершая вообще-то своеобразное «литературное самоубийство». Это была вещь о человеческих страданиях, о жуткой безысходности одинокой души в омуте советского мещанства, то есть исповедь его всё еще «закрытого сердца». Книга «Перед восходом солнца», первые главы которой были опубликованы в 1945 году в журнале «Октябрь», по сути, оказалась трагическим финалом карьеры замечательного русского сатирика. Она вызвала злобную, негативную реакцию и в Политбюро ЦК ВКП(б), и в прессе.
Ему приклеили позорное клеймо низкопоклонства перед Западом, представителя тех, кто «рисует социализм с нечеловеческим лицом». Вождь народов самолично так отозвался о нем: «Пишет какую-то чепуху, прямо издевательство».
Еще похлеще о нем высказался член Политбюро ЦК ВКП(б) А.А. Жданов: «Беспринципный и бессовестный литературный хулиган», что легло в основу персональной хулы М. Зощенко в печально знаменитом постановлении Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года.
…Михаила Зощенко мгновенно (сапсан, скоростной чемпион всего живого на Земле, тут оказался бы в явных аутсайдерах) исключили из Союза писателей СССР, вставал даже вопрос о лишении его ордена Трудового Красного Знамени…
Писатель слег, закупорив себя в квартире на набережной канала Грибоедова. Знакомые и друзья уже не звонили, не писали, не жали руку при встрече. А он даже специально переходил на другую сторону улицы, чтобы «помочь кое-кому не здороваться»…
Его разбитое сердце
…В дореволюционные времена эскулапы были более искренними, нежели в наши дни. Они позволяли себе порой ставить даже и такой диагноз: «Умер от разбитого сердца». Зощенко на корню продает всё нажитое, а его единственный теперь заработок—жалкий доход от продажи стелек из старых фетровых шляп и тщательно скрываемые за псевдонимами литературные переводы бестселлеров иностранных писателей…
Его здоровье резко дает сбой: давний порок сердца гонит маститого писателя прямиком к порогу «вечного покоя». Он просто-напросто утрачивает желание и дальше так жить, будучи облитым смесью дегтя и патоки…
…В начале 1958 года в Институте им. Сербского к знаменитому советскому психиатру А.В. Снежневскому пришел по записи седой усохший старичок. «Меня раздражает всё вокруг,—обратился он к академику,—кошка, трамвай, вода в унитазе. Злюсь, не могу уснуть, мучаюсь галлюцинациями. Несколько раз покойная бабушка являлась…»
Андрей Владимирович прописал больному сильное снотворное и посоветовал на ночь читать что-нибудь очень смешное. «Купите томик сатирических рассказов Зощенко, например»,—предложил он.
Пациент, обозначив скорбную морщинку на лбу, тяжко вздохнул и сказал: «Доктор, я и есть Зощенко…»
…Юрий Нагибин оставил после себя одну примечательную вещь—эссе «По пути в бессмертие. Воспоминания о Зощенко». Там, в частности, были и такие строки, к которым, завершая наш рассказ о неповторимо талантливом советском сатирике Михаиле Михайловиче Зощенко, и добавить нечего. А именно: «Арестован—шесть раз. Ранен—три раза. К смерти был приговорен—один раз. Самоубийством кончал—два раза. Били меня—три раза». Этот список составил М. Зощенко со свойственными ему точностью и глубоко спрятанной насмешкой. Над кем? Над собой? Над своей жизнью? Или жизнью вообще?
Леонид СОМОВ.
P.S. 22 июля 1958 года Михаил Михайлович Зощенко был похоронен на Литературных мостках Волковского кладбища в Ленинграде. По свидетельству очевидцев, вечно мрачный по жизни писатель… светло улыбался в гробу…
